Михаил Строганов «Сад на помойке», или Любовное граффити как публичное высказывание. Часть 6
От редакции
Мы заканчиваем знакомить вас с материалами статьи М.В. Строганова ««Сад на помойке», или Любовное граффити как публичное высказывание», опубликованной в журнале «Фольклор: структура, типология, семиотика» в 2020 году. Журнальный формат не позволил включить весь собранный визуальный материал, поэтому большая часть иллюстраций публикуется нами впервые
Граффити, которые столь широко распространены в современной городской культуре, не являются каким-то единым жанром. Термином граффити мы называем форму бытования разных жанров, среди которых в своей жанровой специфике описан, наверное, только стрит-арт. Все остальные жанры интересуют исследователей скорее как «феномен городской культуры», как «субкультура социального вызова и протеста» (таковы типичные названия исследований), чем как собственно художественная форма. Но нас интересует не профессиональный или полупрофессиональный стрит-арт, а социальная психология авторов самодеятельного граффити, которая сводится к тому, чтобы запечатлеть присутствие конкретного человека в истории. Но даже внутри самодеятельных граффити нас интересуют не те, которые или репрезентируют малые социальные группы [Сентябова 2008; Березин 2008; Березин 2009; Башкатов, Стрелкова 2006], или являются формой социализации отдельного лица (теги, хотя к современным формам больше подходит термин ники), или выражают политические пристрастия частных лиц или организаций, или, наконец, являются специфической формой общения, напоминающий современные чаты (надписи в мемориальных местах).
Первая часть — «Фольклорные граффити и массовая культура«
Вторая часть — «Исповедные граффити. Признания в любви»
Третья часть — «Исповедные граффити. Поздравления с днем рождения и другие приветствия»
Четвертая часть — «Побудительные граффити. Пожелания. Побуждения»
Пятая часть — «Побудительные граффити. Просьбы о прощении»
Эстетика публичности
Как правило, все описанные выше признания, поздравления, пожелания пишутся на стенах домов, на асфальте, а еще чаще — на стенах гаражей, пустырей, у кирпичных стен, огораживающих мусорные контейнеры, как надпись «Киса тебя люалю <!>» (Тверь, 7.09.2011). В связи с такими надписями невольно вспоминается старая песня о Перепетуе, которой влюбленный в нее обожатель обещал в том числе:
Разведу тебе я сад на помойке,
В том саду будет петь соловей.
И под сенью раскидистой метелки
Объяснюсь я тебе в любви своей.
Ну, поцелуй ты меня, Перепетуя моя,
Я тебя так безумно люблю.
Для тебя чем угодно рискну я,
Не барышник, а всё же спекульну (самозапись; услышано в 1969 г.).
«Киса тебя люалю» — это буквально сад на помойке. Но адресаты и адресанты открытых писем не ощущают стилистической какофонии от того, что они исполняют свои признания и поздравления на тротуарах и заборах, от того, что они соседствуют с помойками, от того, что по именам поздравляемых ходят прохожие. Это совсем другая эстетика, которую, не претендуя на терминологичность, можно было бы назвать эстетикой публичности.
Эстетика публичности выдвигает на передний план не место расположения надписи, не эстетические достоинства ее, а собственно публичный характер высказывания. Цель этой признавательно-поздравительной акции состоит в том, чтобы сделать отношения адресата и адресанта известными окружающим, поскольку в глазах самих носителей это, видимо, повышает их социальный статус и позволяет достичь желаемого результата или хотя бы компенсировать его отсутствие. Именно поэтому данный тип граффити не стремится к эзотерическому языку; именно поэтому данная надпись должна быть доступна всем без исключения. Каждый прохожий, разумеется, не знает, кто именно написал то или иное поздравление или признание, но для создателя и адресата вовсе не нужна столь обширная аудитория знающих, хотя они заявляют прямо противоположное (см. об этом ниже), для них «все» – это ближайшее окружение.Само по себе содержание надписи большого значения не имеет. Гораздо важнее то место, в котором она сделана. Текст «Я тебя люблю Аля» написан под самою крышей дома (Тверь, 14.09.2011), то есть автор писал его, находясь на самой крыше вниз головой, и в зеркальном порядке. Надпись «Я ♥ /Алина тебя» (Тверь, 27.05.2014; существует до сих пор), сделана над карнизом балкона на верхнем, пятом этаже, причем имя Алины вписано в огромное сердце, которое является здесь иконическим знаком любви. Или текст «Я люблю тебя», написанный автором либо вокруг окна своей любимой, либо вокруг собственного окна так, чтобы она видела надпись из своей квартиры, но в любом случае на высоте третьего этажа в доме с высоким цоколем и в труднодоступном месте (Тверь, 13.09.2011). Граффити «Но твоя / улыбка / это / мило» (Москва, 5.11.2017) сделано на глухой части внутреннего угла дома, так что она видна из окон другой стороны угла. Или надпись на стене многоэтажного дома, сделанная с металлической лестницы: «2000 / Лера // 8 марта! / люблю» (Серпухов, осень 2018). Или надпись на облицовке набережной у самой воды, так чтобы она читалась с моста через реку: «Катя я тебя люблю» (Тверь, 10.11.2012). Или надпись на скалистой обочине дороги в Карелии: «Алиа я / тебя люблю» (под Петрозаводском, 3.10.2012). Или надписи на проезжей части улицы. Первая: «Андрей Сергеев / я тебя люблю, / ты моя ♥ жизни» (Тверь, 4.06.2015) – сделана вся на проезжей части. Во второй надписи первая строка сделана на проезжей части улицы, а вторая и третья – на тротуаре: «Доброе утро ♥ / Любимая! / я тебя очень люблю!!!» (Тверь, 17.08.2012). Содержательно последняя надпись построена совершенно неправильно. В первой строке мы видим иконический знак любви – признание уже состоялось. Но во второй строке признание повторяется. Наконец, и в третьей строке адресант повторяет свое заклинание про любовь. То есть на протяжении всего этого длинного послания повторяется одна и та же информация, но для самого создателя граффити он исключительно важен. Ничего нового своей возлюбленной, кроме того, что он ей уже сто раз повторил, он уже не скажет. Поэтому данная надпись демонстрирует не само чувство как таковое, а умелость и смелость ее создателя: это ж надо, сумел дождаться ночью, когда движение по улице практически прекратилось, и сделал такую надпись! Как видим, это граффити не содержит идентифицирующего имени, так как само расположение его около частного дома прямо указывает на адресата, поэтому в атрибуции никто не ошибется. Но прохожему и не нужно знать, как зовут ту счастливицу, которой адресовано это послание. Он может только порадоваться за девушку, которая живет в этом доме и которой пишут такие письма и таким образом изъясняются в любви.
Вместе с тем это редкие случаи. Если надпись видят соседи, выходя из подъезда, этого уже достаточно. Что же видят люди?
Они видят надпись: «Пусть знают все / и вся земля / как сильно я / люблю / тебя!» (Тверь, 7.07.2012). Мы, естественно, не знаем, кто именно и кому именно сделал это признание. То есть «весь мир и вся земля» не знают, как зовут адресанта и адресата, но зато знает, как сильно адресант любит адресата. Если следовать прямому смыслу слов, цель послания достигнута не полностью. Но цель послания состоит как раз не в том, чтобы мы все знали его и ее имена; смысл послания в том, чтобы придать чувству публичность, чтобы мы знали об этом чувстве. Иногда эта цель, кажущаяся сейчас очень высокой и размытой, конкретизируется, и признание со стороны оказывается сугубо прагматическим: «Тетя Марина / у вас самая / лучшая дочь в мире» (Тверь, 10.11.2012). Вполне понятно, что все соседки легко поймут, какой «тете Марине» адресовано это признание. И большого удовольствия это «тете Марине» не доставит. Но автор послания думает не об этом. Он думает о том, что теперь «тетя Марина» поверит в силу его чувств и уже не будет препятствовать, когда «самая лучшая дочь в мире» сообщит ей, что идет гулять с ним.
Данную ситуацию очень хорошо осознают сами пишущие, о чем свидетельствует стихотворение, зафиксированное на одной из стен:
Если и есть смысл в строительстве стен,
Стоит их строить только затем,
Чтобы в душистом весеннем хмелю
Крикнуть: Я очень тебя люблю!
♥ (Москва, 2.05.2015).
Иначе говоря, мы понимаем, что некто любит кого-то, но кто кого любит, мы не знаем, даже если будут указаны не только их имена и фамилии, но даже классы и школы, которых они учатся: «Я ♥ / Сергеева / Сережу // из 8-Б / школа № 12»; «Я люблю Рикичинскую / Алену / из / школы № 12 / 7-Б класса» (Тверь, 30.05.2012). Надписи сделаны на стене какого-то заброшенного здания, куда обычный человек никогда просто не пойдет. Но даже если и придет кто-то, он всё равно не знает ни Алену Рикичинскую, ни Сережу Сергеева. Однако для самих учащихся 7 и 8 классов (13 и 14 лет), для Алены и Сережи написание любовных признаний со своими именами и учебной аффилиацией было весьма ответственным поступком. И именно в этом состоял смысл данной акции.
Любовное граффити адресовано не столько самому адресату, который и без того уже знает о чувствах автора граффити, сколько urbi et orbi, всем окружающим. Вот почему, невзирая на вокативный, взывающий характер любовных признаний, они могут сводиться к простой констатации факта, когда адресант пишет о себе в третьем лице: «Артём / любит / Настю / М» (Тверь, 5.05.2010, вся надпись обведена сердцем); «Я люблю Сережу» (Тверь, 26.09.2011); «Я люблю / Костю / Пархочёва / :)» (Тверь, 21.08.2012); «Я люблю / Свету» (Тверь, 8.09.2011). «Артем любит Настю» – это не дразнилка, каковой в школе 1950–1970-х гг. была формула Артем + Настя = любовь, это его собственное признание, сделанное с вызовом общественному мнению и полной ответственностью. Тот же самый характер имеет признание «Я люблю Сережу»: я люблю, а вы уж тут как хотите.
В этом отношении особый характер приобретают надписи типа следующей: «Мне разбили сердце» (Мытищи, осень 2018). Ясно, что это и признание в неразделенной любви, и вместе – жалоба на отвергнувшую любовь. Это взывание по поводу личной жизни к общественности, по строгому смыслу определения, является любовным, но перестает быть интимным граффити, и поэтому, вроде бы, не может оставаться предметом нашего рассмотрения. Но на суд общественности выносится интимная жизнь, и в таком случае это «наше» граффити. Рассмотрим два весьма характерных примера, которые были созданы как будто специально для нашего анализа (в каждом из них – для полной симметрии – по две орфографических ошибки): «Казел / я беремена!!!» (Подольск, 15.09.2019); «Скатина / ты не найдешь / лудше» (Москва, 19.10.2019). В первом примере женщина сообщает мужчине, что она беременна от него, но сообщает в общественном пространстве, чтобы пристыдить его и, возможно, заставить его жениться. Общественное пространство нужно не для трансляции информации, а для получения результата. Во втором примере мужчина, отвергнутый женщиной и оскорбленный этим, возмущенно обругивает ее публично, чтобы все узнали, какая она дура, если отказывается от него. Суд общественности необходим для выяснения личных отношений. Только перед лицом общественности могут формироваться настоящие интимные отношения.
Всё это подводит нас к конечному, общему выводу. Смысл всех этих посланий состоит не в трансляции какой-то вполне конкретной информации. Разумеется, все эти послания эту определенную информацию транслируют, но она обычно типовая, не индивидуализированная: такое огромное количество молодых людей в один и тот же день переживают любовные успехи и неудачи, что личностными, индивидуализированными они могут казаться только им самим. Адресант и адресат, разумеется, считают иначе, но сама информация и ее трансляция оказываются в этой ситуации далеко не самым главным делом. В граффити нет ничего, что Сережа не мог бы сказать Алене лично и устно, и, скорее всего, он уже не один раз сказал ей это, что было с радостью принято. Но если Сережа «опубликовал» свое отношение к Алене, то смысл его послания состоит в том, чтобы повысить социальный статус адресата и адресанта, но повысить его в первую очередь в их собственных глазах.
Как мы могли уже заметить, тексты граффити просты до примитивности. Они и не могут быть иными, поскольку, как мы уже сказали, задача этого жанра состоит не в передаче какой-то информации, а в приобщении адресанта и адресата граффити к миру взрослых, к миру любви. Когда же создатели граффити пытаются преодолеть заданную примитивность жанра, они апеллируют к примитивным же источникам массовой культуры. Мы видели эти источники: псевдоесенин, рэп и другие жанры попсовой песни, игровое и анимационное кино, словесность от Шекспира до Кафки. Обращение к этим писателям не значит, впрочем, что создатели граффити читали их произведения непосредственно; скорее всего, они взяли эти цитаты из третьих, а то и четвертых рук, и их «источники» и сами-то уже не знают, что это Шекспир и Кафка.
Мы уже говорили о связи граффити с масскультными рекламными граффити и заказными баннерами. Цитатный материал показывает связь собственно фольклорного явления с массовой культурой с другой стороны. Авторы граффити знают, конечно, кто исполняет ту или иную песню, а подчас являются даже поклонниками этого исполнителя. Но авторство того или иного текста они не проблематизируют и используют любой словесный материал как общенациональный лексический фонд. В пяти строках текста «Я люблю твой кошачий взгляд» мы нашли четыре цитаты, но это не нарочитый авторский коллаж в духе постмодернизма, как было бы у Тимура Кибирова, Александра Башлачева или даже более «простого» автора. Это простое соединение разных известных и понравившихся «слов» друг с другом.
Итак, граффити адресовано конкретному человеку, но поверх этой адресации настраивается еще одна – адресация сообществу, которое сможет оценить смысл послания. Из того, что конкретные имена адресата и адресанта граффити остаются неизвестными для непосвященных членов коллектива, вовсе не следует, что члены общества, читающие граффити, не понимают этот жанр. И тут мы приступаем к ответу на главный вопрос – на вопрос об исторических корнях жанра и о характере традиционности этого явления.
Искать исторические корни современных интимных граффити в старых формах граффити бессмысленно. Те старые формы, которые дошли до нас, имели совершенно другой смысл. Как мы уже сказали в начале нашей работы, граффити вообще – это не жанр, а форма бытования разных фольклорных жанров. Поэтому указание на то, что и в прошлом люди постоянно создавали граффити [Высоцкий 1966; 1976; 1985; Медынцева 1978], позволяет нам подтвердить лишь сам факт непрестанного существования письменных форм фольклора вообще. То же, что называют любовными граффити Древнего Рима, относится скорее к эпиграфике, а не к граффити в современном понимании [Тылик 2016]. Так что прямых источников любовных граффити мы не обнаруживаем. Храмовые граффити были обращением к Богу. Мемориальные граффити (граффити в социально значимых местах) фиксировали приобщение человека к важным историческим событиям или местам, каковыми могли быть памятники природы, специально обустроенные места в усадебных парках, санаториях или домах отдыха, деревья в парках. Типичными текстами являются имена и вензели, стихотворные цитаты или имитирующие их строки. Самый простой вариант – Здесь был Вася, хотя возможны и более сложные формы. Для храмовых и мемориальных граффити мы видим историческую традицию. Граффити же нашего современного типа в историческом прошлом не встречаются.
Между тем в русском фольклоре существовал жанр, который выполнял ту же функцию, что и современные интимные граффити, – функцию саморепрезентации человека [Адоньева 2004а: 137–194; 2004б]. Этот жанр – частушка, цель которой состояла в том, чтобы представить ее исполнителя как ахового человека, для чего, собственно, частушка и доходит до крайних вольностей в речевом поведении. Когда девки поют:
Ветер дует, ветер дует,
Ветер дует с севера.
Конаковские ребята
Чуть повыше клевера, –
это не значит, что они сообщают некую новую информацию о среднем росте конаковских ребят. Это значит, что они показывают, что они могут поддеть конаковских ухажеров, что им море по колено, а красивую частушку – дай только спеть. А бабки, пришедшие посмотреть на гулянье молодежи, будут прятать кривящиеся улыбкой губы под углом головного платка и долго потом пересказывать друг другу: вот как Веркина-то Любка спела про конаковских ребят!
В любовном граффити, как и в частушке, значение самого признания в любви или поздравления с днем рождения отступает на второй план перед самим фактом публичности этого высказывания, которая повышает социальный статус человека. Эти признания сосуществуют рядом с собственно интимными высказываниями и уже известны адресату, они не информируют Аню, Заю и Пупсика о чувствах адресанта, но демонстрируют его достоинства.
И если рассматривать интимные граффити в такой перспективе, то нельзя не признать того, что этот жанр глубоко укоренен в народной традиции. Как следует предположить из имеющегося материала, интимные граффити сформировались как массовое явление тогда, когда частушка как фольклорный жанр исчерпала себя и массовое образование новых частушек прекратилось. Именно сразу после этого и началась массовая фиксация интимных граффити. В данной связи уместно напомнить, что частушка как жанр родилась в среде мужской фабричной молодежи, демонстрировавшей свою смелость в нарушении традиционного поведения на фоне постоянной ориентации на нормы этого традиционного поведения. Нечто аналогичное демонстрирует и интимное граффити, в котором молодые люди (по преимуществу юноши) внешне нарушают традиционность интимного признания, прекрасно понимая и подчеркивая своим поведением подлинно интимный характер его. Любовные граффити, таким образом, это вовсе не антитрадиционное, не новаторское (как его обычно толкуют), а обычное традиционное явление.
Литература
Адоньева 2004а – Адоньева С.Б. Прагматика фольклора. СПб.: Изд-во СПбГУ; Амфора, 2004. 312 с.
Адоньева 2004б – Адоньева С.Б. Прагматика частушки // Антропологический форум. 2004. № 1. С. 156–178.
Бажкова, Лурье, Шумов 2003 – Бажкова Е.В., Лурье М.Л., Шумов К.Э. Городские граффити // Современный городской фольклор. М.: РГГУ, 2003. С. 430–448.
Башкатов, Стрелкова 2006 – Башкатов И.П., Стрелкова Т.С. Характеристики молодежно-подросткового граффити // Социологические исследования. 2006. № 11. С. 141–145.
Березин 2008 – Березин С.В. Графическая символика районных молодежных группировок г. Кирова как способ самоидентификации // Вятский родник: Сборник материалов девятой научно-практической конференции «Вятский фольклор: культурно-психологическая идентичность и народная культура». Киров: Кировский областной Дом народного творчества, 2008. С. 108–112.
Березин 2009 – Березин С.В. Короны на стенах: некоторые аспекты графической символики неформальных молодежных группировок г. Кирова // VIII Конгресс этнографов и антропологов России: Тезисы докладов. Оренбург, 1–5 июля 2009 г. / Ред. В. А. Тишков [и др.]. Оренбург: Изд. центр ОГАУ, 2009. С. 270.
Бушнелл 1990 – Бушнелл Д. Грамматика настенных надписей // Психологические особенности самодеятельных подростково-юношеских групп: Сборник научных трудов. М.: АПН СССР, 1990. С. 93–106.
Волобоев 2009 – Волобоев А.Н. Теоретические подходы к изучению графических изображений в подростково-молодежной среде // Вестник университета (Государственный университет управления). 2009. № 6. С. 25–27.
Высоцкий 1966 – Высоцкий С.А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI–ХIV вв. Вып. I. Киев: Наукова думка, 1966. 239 с.
Высоцкий 1976 – Высоцкий С.А. Средневековые надписи Софии Киевской (по материалам граффити XI–XVII вв.). Киев: Наукова думка, 1976. 455 с.
Высоцкий 1985 – Высоцкий С.А. Киевские граффити XI–ХVII вв. Киев: Наукова думка, 1985. 207 с.
Коршунков 2011 – Коршунков В.А. «Лёша, я скучаю!» современные неформальные граффити-послания Вятского края // Герценка: вятские записки / сост. Н.П. Гурьянова; науч. ред. В.А. Коршунков. Вып. 20. Киров: Кировская универсальная государственная областная научная библиотека, 2011. С. 135–152.
Лурье 1998 – Лурье М.Л. Граффити // Русский школьный фольклор: от «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А. Ф. Белоусов. М.: Лабиринт, 1998. С. 518–529.
Маисеева 2013 – Маисеева Е.В. Граффити провинциального города (коммуникативный подход) // Известия Саратовского университета. Новая серия. 2013. Т. 13. Сер. Социология. Политология. Вып. 1. С. 41–46.
Медынцева 1978 – Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора XI–XIV века. М.: Наука, 1978. 311 с.
Пушкарев 1995 – Пушкарев Л.Н. Новые формы бытования творчества фронтовиков // Пушкарев Л.Н. По дорогам войны. Воспоминания фольклориста-фронтовика. М.: ИРИ РАН, 1995. С. 102–114.
Сентябова 2008 – Сентябова Е.И. «Do It Yourselff»: аспекты самоидентификации панк-движения: (по материалам г. Кирова) // Вятский родник: Сборник материалов девятой научно-практической конференции «Вятский фольклор: культурно-психологическая идентичность и народная культура». Киров: Кировский областной Дом народного творчества, 2008. С. 103–107.
Строганов 1999 – Строганов М.В. Еще тверские стихотворения Пушкина? // «Я в губернии Тверской…»: Научно-практическая конференция, посвященная 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина: Доклады и сообщения. Тверь: Тверское обл. книжно-журнальное изд-во, 1999. С. 14–19.
Строганов, Ходаков 2012 – Волга – русская река / Подг. текста и вступ. ст. М.В. Строганова, Ф.Г. Ходакова // Труды ВИЭМ. Новоторжский сборник. Вып. 4. Тверь: СФК-Офис, 2012. С. 281–292.
Трыкова 1997 – Трыкова О.Ю. Современный детский фольклор и его взаимодействие с художественной литературой. Ярославль: Ярославский гос. пед. ун-т им. К.Д. Ушинского, 1997. 132 с.
Тылик 2016 – Тылик А.Ю. «Уличное искусство»: опыт эстетического анализа: автореф. дис…. канд. филос. наук. Санкт-Петербургский государственный университет, 2016. 20 с.
Хорева, Хорева 2017 – Хорева Е.А., Хорева О.В. Граффити как социально-психологическое явление // IX Международная студенческая научная конференция «Студенческий научный форум – 2017». [Электронный ресурс]. URL: https://scienceforum.ru/2017/article/2017030097 (дата обращения 31 янв. 2019).
Информация об авторе
Михаил В. Строганов, доктор филологических наук, профессор, 1Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН, Москва, Россия; 121069, Россия, Москва, ул. Поварская, 25а; 2Российский государственный университет им. А.Н. Косыгина, Москва, Россия; 117997, Россия, Москва, ул. Садовническая, 33; mvstroganov@gmail.com
