Камелия Спасова По ту сторону ностальгии в книге „Потребность в рециклировании“ („Потребност от рециклиране“) Амелии Личевой
Превращенные формы
„Потребность в рециклировании“ — сильная книга одного из самых ярких имен в современной болгарской литературе. Это седьмой сборник стихов Амелии Личевой, сопровождаемый прекрасными иллюстрациями Веселина Праматарова. Сюда сходятся нити ее предыдущих поэтических книг, но здесь они отличаются новой полнотой и зрелостью. За спиной у авторки обладавший синестетическим сенсуализмом дебют „Глаза, уставленного в ухо“ („Око, втренчено в ухо“, 1992); постмодерновое роение во „Второй Вавилонской библиотеке“ („Втората Вавилонска Библиотека“, 1997); драма обретения речи в „Алфавитах“ („Азбуки“, 2002); картографирование культурной памяти в „Моих Европах“ („Моите Европи“, 2006); желание взгляда из „Надо видеть“ („Трябва да се види“, 2013); хрупкость человеческого в „Больно/По-звериному кроткая“ („Зверски кротка“, 2017). Все эти нити налицо, но в переработанном виде в „Потребности в рециклировании“. Здесь стремление высвободиться от ненужного, прийти к аскезе, обнажить нерв устойчиво или тайно своего, так чтоб еще яснее прозвучала полифония отказов. Необходимость в рециклировании дает возможность смотреть на стихотворения как на превращенные формы — вот как нехватка и потеря, уязвимость и амнезия трансформируются в силы для новой жизни. Это жизнь, в которой нет ничего лишнего — нет лишних слов, нет ненужного молчания.
„Потребность в рециклировании“ вышел в свет в конце января, когда его презентовали в Столичной библиотеке знаковые имена, Георги Господинов и Дария Карапеткова (https://www.youtube.com/watch?v=k1WDGGtXUes). 2 апреля 2022 сборник стихов удостоился национального приза поэзии „Константин Павлов“, что не только дает актуальный повод писать и говорить о нем, но и недвусмысленно придает ему статус одной из книг-событий года. Амелия Личева активный участник культурной жизни столицы. Она главный редактор „Литературной газеты“ („Литературен вестник“, https://litvestnik.com) — национального еженедельника, выходящего без перерыва с 1991 г. Издание утвердилось как сцена современной болгарской литературы, как пространство культурных дебатов и как лаборатория новых голосов в современной болгарской поэзии и прозе. С настоящего года Личева — и ведущий организатор ежегодного Софийского международного литературного фестиваля, самого важного литературного форума в Болгарии. Кроме того, она многолетний преподаватель теории литературы в Софийском университете, ее последняя научная книга „Мировой ли „Нобель“?“ („Световен ли е „Нобел“?“, 2019) посвящена переформулировке ставок в сравнительном литературоведении и, шире, гуманитаристики на волне нынешней модности и актуальности дискурса о мировой литературе.
Полифония и диагноз
Сборники стихов Личевой обладают концептуальностью, и „Потребность в рециклировании“ не является исключением. Это вовсе не означает, что они усложнены или трудны для понимания. Наоборот. Читать однако нужно целиком и последовательно[1]. В отдельности, тексты авторки движимы невыносимой лёгкостью бытия, а также тонкой иронией и заботой о ближнем. В их совокупности, однако, есть некая загадка, они рассказывают какую-то одну историю, внутренне противореча себе, друг друга задевая, подрывая. В них говорят разные лица (мастер-плетельщик; последний живой свидетель; историк). Между самими текстами — внутреннее несогласие, разноречие — голоса в них часто не сливаются, но и не снимают друг друга. Бахтинская идея о полифоничности романа, с его внутренним расподоблением и его микродиалогичностью, в особой степени приложима к поэзии Личевой. Эту поэзию населяют множество голосов („прошлое лишь в голосах отзывается“) — голос ребенка в голосе взрослого, голоса мертвых (поэтов) у тел живых, окутанные еспокойствами и уязвимостью сегодняшнего. Голоса прошлого прожектированы взглядом, пытающимся снять подвижность мира в его движении от катастрофы к катастрофе. Вопрос в том, как останки вещи, следы и воспоминания мира ушедшего перенести вперед в будущее, когда уже лишились волшебного действия иллюзии о Ноевом ковчеге, об единстве в многообразии, о диалоге времен.
Диагноз сегодняшнего, проводимый этой книгой, выведен на уровне заглавия в одном из стихотворений последнего цикла книги, „Завтра — самая спорная категория“ („Утре е най-спорната категория“): завтра — это перспектива, которая исчезает. Лирический я заявляет без тревоги, что опыт, выученное и прошлое нельзя передать, их можно только рециклировать. У грядущего нет памяти и оно не желает помнить, его вольность обязана амнезии. Претерпевшее катастрофу будущее ведет и к эстетике отказов, поскольку экзистенциальная ситуация быть человеком подвержена постоянной незащищенности: „Не покупай в запас / смотри на список и выполняй неспеша, / лишь нужное на сегодня, / выжидай, не копи (…) сегодня, завтра, послезавтра, / а ты не знаешь, одолеешь ли сон, / проснешься ли“ („Не пазарувай със запаси / гледай списъка и изпълнявай полека, / само нужното за днес, / изчаквай, не трупай (…) днес, утре, вдругиден, / а ти не знаеш ще превъзмогнеш ли съня, / ще се събудиш ли“). Так начинается „Триптих отказов“ („Триптих на отказите“), одно из опорных стихотворений в книге. И продолжает более радикальным отказом мыслить в будущем времени. В третьей части триптиха появляется сила невыносимого — там, где отсутствие становится формой, становится дистанцией, становится способностью: „не клянись, / что будет не по силам, / будет, / все будет, / большое отсутствие / их утроит“ („не се заклевай / че няма да ти е по силите, / ще бъде, / всичко ще бъде, / голямата липса / ще ги утрои.“). Это точка перевертывания, в ней будущее возвращается; любой отказ и любая невозможность распряжены от своей негативности и незаметно переходят во внутренний императив „будет / все будет“. Кайрос или опорожнение, которое обрывается, чтоб вылепить отсутствие и превратить потерю в след.
Загадку „Потребности в рециклировании“ можно прочесть как раз в этом свете; ее пять циклов вплетены в общий рассказ. „Душно“ („Задушно е“), „Новая разность“ („Новата различност“), „Вылепленный любовью, навсегда ущербленный“ („Изваян от любов, завинаги нащърбен“), „Крепости от страха“ („Крепости срещу страха“), „Завтра — самая спорная категория“ („Утре е най-спорната категория“) идут от потери через серию отказов до пустого, которое является не пустошью, а открыванием пространства.
Обоюдоострая наследственность
Отдельные циклы в „Потребности в рециклировании“ объединены вопросом о наследственности, который можно прочесть (расшифровать) как в более частном, личном плане, так и в более общем, культурном, плане. Наследственность рассматривается как обоюдоострая. Она направляет один взгляд вперед, а другой назад — что-то от прошедшего передается будущему в контурах улетучивающегося сегодня. Она не только удвоенная динамическая система, но и вдвойне угрожаемая. С одного конца нити преемственности прерываются смертью, увиденной как damnatio memoriae — наказание из римского права, по смыслу которого у некоторых (чаще всего политических) преступников удаляют все вещи, все написанное, все знаки существования. Смерть приходит как выскабливание свидетельств, что тебя было. Сборник стихов однако задается вопросом, не приводит ли смерть к такому поступательному, но необратимому процессу выскабливания и без всяких права и наказания. Вопросом о том, не является ли потустороннее территорией белого по белому, тишины, территории неузнавания кто ты, кто твои близкие, что твои дела.
Другой конец наследственности тоже острый и изличающий: прерванное видение будущего. Мир отказывается помнить, он охвачен энтропией, у него нет видения и проекта куда продолжать идти. В такой пограничной ситуации, в которой экзистенциальная ситуация быть человеком показана хрупкой и пограничной, нависает вопрос: возможно ли преподать прошлое и как? При взорванном видении будущего естественным образом приходит и отказ от наследственности, а он влечет за собой целый ряд отказов — от истории, от памяти, от себя. Сборник стихов однако сумевает перейти за такой аскетический модус и навести связи между ‘собой-вчерашнего’, новой разностью сегодня(шнего) и незащищенностью мира завтрашнего. Как? Путем хрупкого сопротивления (со стороны) того, кто „вылеплен из любви/любовью, навсегда ущерблен“; указанием на „крепости от страха“ — Берлин, Венецию, Лондон, тропинку Ивана Вазова в деревне Бов; путем неизличимых следов языка.
Соответственно с названной обоюдоостростью, и на потребность в рециклировании можно смотреть сквозь двойную оптику. Она оказывается возможностью переработать травмы прошлого и превратить их в новые формы, открыть пространство и мышление для того, что предстоит. „Потребность в рециклировании“ однако несет и тревогу, что история может повториться и что человеческое (свойство быть человеком) это не просто машина, обрабатывающая и рециклирующая данные. Находясь на „свалке останков“, не можешь передать растраченные фрагменты самого себя — эти „клубы страстей и отчаяния“ — ни генами наследственности, ни преподавая уроки. Там укрываются голоса прошлого, это там, где обитает „другость, которая хочет остаться и остается другой“. Этими своими интуциями сборник стихов делится некоторыми из предчувствий романа Господинова „Времяубежище“, касающиеся того, что болезнь нашего времени связана с забвением. И некое хрупкое сопротивление откладывается в возможности „рожать словами“; „лепить/вылеплять словами“; „произнести те важные слова, / которые кто-нибудь, может, все еще ждет“. Сколь ни забывались языковые значения, сколь ни отваливались они энтропически от своего смысла, все-таки остается одно утешение, что „книга человечества раскрылась / и каждый находит свою букву“ („Лондон“).
„Потребность в рециклировании“ проводит нас через разные состояния — она начинается в низкой точке потери и травмы, чтоб дойти до високих точек — до „мигов благословленности“. Не траектория ли это Дантевского путешествия в „Комедии“? Через все стихотворения проходит новое мировоззрение: один эон уходит, но поступают силы пойти по ту сторону отчаяния, ностальгии, гнева потери. Это дает возможность, после расколдовывания вчерашнего мира, посмотреть на вещи прямо и учесть без страха перемену, что здесь и сейчас. Я прочитываю „Потребность в рециклировании“ как книгу, которая знает скорбь, отправляет траурные действия и отказывается от ностальгий, чтоб продолжить вперед.
Амелия Личева, „Потребност от рециклиране“, София: Лексикон, 2021.
Перевел Йордан Люцканов
[1] На это обращает внимание М. Кирова, реконструируя одну возможную нить, связывающую в поступательное единство стихотворения и циклы на протяжении всей книги Личевой, см.: Милена Кирова, „Паметта е като брюкселска дантела“ [Память как брюссельское кружево], Литературен вестник, № 4/2022, с. 3.
