«Культурология ремонта» Ирины Глущенко
Фрагмент новой книги. Часть 2

Labyrinth продолжает публиковать отрывки из книги Ирины Глущенко «Культурология ремонта».
Предыдущий отрывок можно прочитать здесь.

«Всякое дело надо делать с блеском!»

В университете мы учились у Натальи Родионовны Малиновской — знаменитого испаниста, литературоведа и педагога, и были заворожены ее отрешенной манерой рассказывать и учить. Она всегда знала что-то свое, была далеко, а не в аудитории, и Рубен Дарио с Лоркой были ей ближе и уж точно интереснее, чем мы.

Когда-то давно в «Независимой газете» было опубликовано интервью с ней, и один кусок без преувеличения повлиял на многие мои представления о жизни вообще. Речь шла об ее отце, маршале Малиновском.

«Как-то отправляясь на день рождения к подруге, я неуклюже заворачивала коробку в виде лукошка, внутри которой в фантиках, изображающих клубнику, изумительные конфеты с жутковатым на теперешний вкус названием «Радий», — пишет Малиновская. — Папа довольно долго поверх очков наблюдал, затем невероятно артистично, в одну секунду обернул мою коробку и завязал на ней даже не бант — розу! «Всякое дело надо делать с блеском!» — прокомментировал он».

Почему бы не послушаться маршала?

И всего-то надо уделить какой-то простой операции чуть больше внимания, чем вы запланировали.

«Всякое дело надо делать с блеском!» — концепция на все случаи жизни и на все времена.

«Бабушкин ремонт»

Ну, во-первых, смотря какая бабушка. Моя, например, терпеть не могла старое и любила только самое современное. Ей было уже за девяносто, а она всё делала бесконечные перестановки. Когда она была моложе, перестановки эти происходили чуть ли не каждый месяц к недоумению членов ее семьи. Дети были консервативны — она же постоянно жаждала перемен.

Я потом долго размышляла над этими ее усилиями. Количество комнат и мебели было одинаковым, вариантов было, в общем, не так много. Но что-то заставляло ее двигать и передвигать шкафы, как-то иначе расставлять горшки с цветами, группировать пространство, меняя местами диван со стульями и стол с книжными полками.

Уцелевшие после двух войн серебряные вещи она натирала влажным зубным порошком, потом скомканной газетой, потом мягкой тряпочкой. Они блестели как зеркало.

«Бабушкин ремонт» — синоним устаревшего, неактуального, старомодного, убогого. Он противопоставлен современному, прогрессивному, модному. Такой ремонт подразумевает, во-первых, отсутствие ремонта, во-вторых, обязательное присутствие некоторых знаковых для нашей страны элементов — ковров, хрусталя, салфеточек, но и обшарпанности, отклеивающихся обоев, облупившейся краски, потертого пола, разбитой сантехники.

Я расспрашивала бабушку: какая у вас была мебель, когда ты была девочкой? Она вздыхала и говорила, что раньше мебель почти не меняли; какой-нибудь буфет как поставили, так и стоял сто лет. При первой возможности люди избавлялись от этих вещей.

Самые дальновидные, однако, не велись на современность, а подбирали с помоек старые буфеты, стулья, столы и реставрировали их.

Бабушка ненавидела старые вещи. Полированные полки, румынский гардероб, польские стулья с темно-красными сиденьями, которые то и дело переворачивались, полотер, магнитофон, потом телевизор казались ей верхом прогресса. Кстати, у нее никогда не было ни ковров, ни хрусталя, ни салфеточек…

Самым сильным впечатлением на всю жизнь остались у нее сцены Гражданской войны и уверенность в том, что любая вещь, как и жизнь, может пропасть, исчезнуть, раствориться без остатка.

Помню ее всегдашнее беспокойство, когда надо было куда-то ехать на поезде в благополучные уже годы. Она приезжала на вокзал за час до подачи поезда, ведь было неясно, опоздает ли поезд или придет раньше, да и придет ли вообще… Важно было первой сесть в купе — она всегда боялась, что место уже занято. А главнее был тот, кто успел это место занять.

Если кто-то захочет выстроить настоящий «бабушкин ремонт», можно попробовать поместить его, например, в лофт. Сервант с хрусталем и ковры прекрасно смотрятся на фоне бетонных стен. Достойная культурологическая задача.

Воздух

А вообще квартира любит воздух. Удушливо выглядят вещи, лежащие без мысли одна на другой, как и предметы, поставленные слишком близко друг к другу. Когда я вижу стул, очень плотно придвинутый к столу, мне всегда хочется сказать: «отодвиньте»! Не вставляйте чашку в тарелку, банку в коробку, не кладите книги на фотографию под стеклом! Если у вас где-то выставлены фигурки, не придвигайте их плотно одна к другой. Воздух, воздух и еще раз воздух.

Полезно бывает слегка опустошить пространство, специально, нарочно оставить где-то недосказанность. Туда сразу идет идет взгляд, комната оживает и сама собой наполняется смыслом.

С пустотой отлично сочетается какой-то один предмет, или фотография, или картина.

Можно составить и группу предметов, но здесь надо помнить, что некоторые предметы бывают ревнивыми. Серебряная сахарница столетней давности блекнет от соседства с блестящим хромированным френч-прессом. Прошу вас, оставьте ее одну. Какая-то картина или даже табуретка могут требовать себе места. И любое соседство их сильно удешевит.

И вы еще увидите, как может выглядеть одна-единственная вещь, без компании.

Теснота и уют

Впрочем, если нужно специально создать тесноту, которая в определенных случаях родственна уюту, нагромождайте! Теснота создает свой уют. Книги, журналы, пепельницы, бутылка вина, радиоприемник, кресла — такие пространства любил описывать Набоков. Бесхитростный и типичный дом Шарлотты Гейз в «Лолите» хороший тому пример:

«Я не думал, что мог бы жить счастливо в доме, где на каждом стуле валяется истрепанный журнальчик, и где гнусно смешивается комедия «функциональной» современной мебели с трагедией ветхих качалок и шатких столиков с мертвыми лампами на них.

Реквизит: старая полосатая тахта, иллюстрированные журналы, граммофон, мексиканские безделки»

Гумберт Гумберт не захотел снимать комнату, пока не увидел Лолиту. Я бы сняла не раздумывая.

Если нужны примеры из фильмов, легче всего вспомнить о Вуди Аллене.

Чудный Голливуд тридцатых в «Светской жизни», милая обшарпанность в фильме «Будь что будет», нью-йоркский вариант квартиры интеллектуалов в фильме «Мужья и жены».

В антураже и декорации фильма Никиты Михалкова «Пять вечеров» есть эта прелесть скученности, узнаваемости. Кинокритик Майя Туровская в своё время уловила и описала её:

«Не нужно быть оракулом, чтобы догадаться, что взявшись за памятную пьесу Александра Володина двадцатилетней давности, режиссер со своими всегдашними сотрудниками А. Адабашьяном и А.Самулекиным подарят нам восхитительное «ретро». Они прилежно воссоздадут висячий телефон в огромном коридоре и вечно приклеенную к нему соседку с папиросой, тесноту разнокалиберных столиков на общей кухне — постепенно выветривающиеся черты старой коммуналки. Они воскресят из забвенья пуховые нашлепки на затылке (помните, эти шапочки мы называли «менингитками»?), фетровые шляпы с шикарными вмятинами на тулье, драповые пальто с большими воротниками — моду первой робкой «зажиточности», сменившей застарелую бедность послевоенных лет. Уже так называемый «мещанин» переставал интересоваться «зеркальным шкафом» и записывался в очередь на мебельный гарнитур; еще об отдельных квартирах только мечталось; уже (или еще?) телевизор с экранчиком, чуть-чуть увеличенным линзой, способствовал братанию недружных жильцов».

Михалков в 1978 году воссоздаёт быт конца пятидесятых, когда Володин писал свою пьесу; авторы фильма «Назад в будущее» режиссер Роберт Земекис и художник Рик Картер в 1985 выстраивают пятьдесят пятый, правда, американский год.

У меня замирает сердце, когда я — в сотый раз! — смотрю, как Марти потрясенно ходит по улицам своего городка, разглядывает афишу фильма, где в главной роли снялся Рональд Рейган, шарахается от громоздких, пузатых машин. А обстановка дома его будущей мамы: обои в цветочек, фотографии в овальных рамках, сундук с приданым, кресло с терракотовой обивкой, «первый телевизор» и фраза бабушки, что «двух телевизоров ни у кого быть не может»!

Скажу тут о телевизорах, чтобы больше к ним не возвращаться. Если телевизор раньше действительно был точкой опоры, центром квартиры, местом, куда устремлены все взоры, то теперь он досадно портит своим видом интерьер. Когда он старомодный, то вместе с ним неизбежно стареет и комната, причем, в отличие от радиол и проигрывателей у телевизора почему-то нет обаяния ретро. Но и суперсовременная плазма не украшает пространство. Этот черный экран, пустое невидящее или всевидящее око, банализирует практически любой антураж.

Но на первом месте, конечно, в плане воссоздания не интерьера, а полотна жизни, давно и бесповоротно для меня стоит «Крестный отец» Фрэнсиса Форда Копполы. Не понимаю, как человек, а не бог мог снять этот фильм.

Самая удивительная часть — вторая.

На эту Маленькую Италию в Нью-Йорке можно смотреть бесконечно. Хочется ходить по этим улицам, слышать крики торговок, выбирать фрукты на лотках, сливаться с этой толпой, заходить в бедные квартирки, обшарпанные кафе, разговаривать с этими итальянцами — американцами в первом поколении. Я снова и снова не понимаю, как Роберт де Ниро, совсем не похожий на Марлона Брандо, играя молодого Корлеоне, постепенно начинает говорить, как Брандо, двигаться, как Брандо, как его пластика и мимика начинают походить на пластику и мимику старого Корлеоне, и в какой-то момент ты понимаешь, этот худой юноша в конце концов станет тем самым, недосягаемым, от которого плакали настоящие мафиози, когда смотрели и пересматривали фильм. О чем они думали? О потерянной Сицилии, которая вся выражена в музыке Нино Роты? О своей жестокости, о крови? О странных мерках добра и зла, семейственности, отцовства, дружбы?

На мой взгляд, это высшая форма освоения гигантского и набитого мелочами пространства.

Никто из нас не Коппола.

Но почему бы не ориентироваться на самую высокую планку? И это стремление вполне может само по себе стать концепцией.

Постройте вместо дома свою съемочную площадку — вы точно не заскучаете.

Поговорим о декоре

Декор — не зря однокоренное слово с декорацией. Это что-то, что украшает и театрализует нашу жизнь, как правило, — ненужное. Ведь можно прожить и без украшений. Правда, такие помещения, если только они не придуманы гениальными дизайнерами, напоминают тюремную камеру.

Итак, декор есть почти у всех — вот только что это за декор?

Не буду писать о вазочках, статуэтках, сувенирах, привлекательных под экзотическим солнцем, но ценность их исчезает сразу же, как только они пересекают порог городской квартиры.

Самым же презираемым украшением современного жилища стали магниты на холодильнике.

Я помню свой первый магнит — большой желтый банан из Барселоны. Меня потряс как и сам банан, так и то, что этим магнитом можно прикреплять на холодильник ценные бумажки. Вы не поверите, когда-то и это надо было открыть!

Конечно, потом магниты посыпались как камни с неба; они облепляли холодильник так, что сам он совершенно терялся, но не всё так просто.

Помню важное ощущение: еду в переполненном автобусе в каком-то далеком городе и стране, где ничто вокруг не напоминает Москву, однако автобус проезжает мимо жилых домов, останавливается в пробке, и где-то в окошке смотрит на меня холодильник, обвешанный магнитами. «Я брат твой», сказал он мне.

… От одной близкой знакомой, друга семьи, мне достались советские хрустальные рюмки, розеточки и конфетницы. Они совсем не соответствуют стилю моей квартиры, но я решила выделить их в отдельный островок: там стоят они, сильные своей скученностью, как память о человеке, как образ ее представлений о ценном — да и не только ее, а многих советских поколений. Слишком нагружены эти предметы — роскоши? желания покоя? — чтобы быть просто так отвергнутыми. Пусть будет земля пухом и ей, в семнадцать лет ушедшей на фронт и потом вырастившей меня, и всем другим женщинам, прошедшим ту необъятную жизнь и покупавшим эту мирную посуду.

Фотографии

Есть один вид декора, который и декором-то называть не хочется, настолько он многозначен.

Я имею в виду фотографии.

Иногда фотографии стоят на полках, в рамочках и без, иногда их вешают на стены. Конечно, если уж фотография добралась до стены, то приподнятость сама по себе указывает на важное, высокое место, которое она занимает в системе ценностей этого дома.

Фотографии, висящие на стенах, — это историческая, эстетическая, культурная рамка жилища. Если хотите, это самый простой способ выразить душу дома, выстроить связи, утвердить приоритеты, сделать пространство зрячим, а не слепым.

Что изображено на этих фотографиях? Ваши близкие, умершие и живущие? Группы людей? Пейзажи? Памятные события? То, что удостоилось быть возвышенным, отличается от того, что просто стоит на уровне глаз.

И здесь открывается много путей.

У меня дома всегда висели фотографии. Я привыкла жить с ними, изучать, рассматривать. Это были фотографии родственников, да и мои собственные, которые вешали родители.

Они идут в комплекте с тонкими алюминиевыми рамками, которыми в далекие времена кантовали все фото.

Фотографии были черно-белыми.

Недавно я взялась переделать все обветшавшие, полувыцветшие, те, что постепенно собрала из разных мест (ремонт бывает сродни реконструкции). Рамочки удалось подобрать похожие, и они вместе с черно-белым изображением помогли выстроить сюжет. В основном он строится вокруг отдельных веточек, смысловых цепочек семейного дерева; вот, например, дедушка и его дети — мои мама и дядя, но дети именно в детском своем возрасте, чтобы была подчеркнута идея отцовства.

В одной скромной квартирке было мало возможностей для декора. Я поставила себе только одну задачу: поскольку дом 1963 года, нужно было найти декор именно этого времени.

Я остановилась на картинах и фотографиях.

Первая картина нашлась на подоконнике в подъезде — кто-то выставил ее за ненадобностью. То был эстамп из художественного салона. Как я обрадовалась, когда на бумажном ценнике сзади увидела год: 1964.

Вторая картина — пейзаж в маленьком городке 1964 года — была просто спасена от разрушения.

Процесс был запущен.

Третью, очень большую картину из дома культуры, изображающую рябину в вазе, я повесила на очень маленькую кухню.

Мужской портрет — гравюра, годами хранившаяся у меня дома, был окантован и повешен в коридор.

Дело довершили три фотографии — старые черно-белые портретики, в тех самых тонких рамках.

Ну вот, собственно, и всё.

Единственной вещью в квартире, принадлежавшей самой хозяйке, осталась цветная японская открытка начала 1970-х: красивая женщина подмигивала, если открытку слегка наклонить.

Эти открытки, неизвестно откуда взявшиеся, были в свое время большой ценностью. Взрослые советские люди, не избалованные яркими красками и игрой, накинулись на них, как на сокровище.

Открытка была заключена в рамочку и поставлена на почетное место.

Весь ремонт можно построить на посуде и фотографиях — самый простой, но и самый символический способ сделать жилище многослойным.

Если у вас есть книги

Я всегда с удовольствием читаю советы людям, в интерьере которых каким-то образом оказались книги. Дизайнеры явно сочувствуют владельцам: вещь вроде хорошая, но толку от нее никакой. И вот придумывают, как бы их приспособить к делу, «вписать в интерьер». Чего только не предлагают! И использовать вместо журнального столика, и составлять какие-то узоры, и переворачивать вниз головой…

Еще сорок лет назад, в книге «Беседы об архивах», Мариэтта Омаровна Чудакова писала о том, что ее удивляет дизайнерская непредусмотрительность не только по отношению к личным архивам, но и к книгам:

«И если в разнообразных рекомендациях по оформлению современного интерьера, которые так часто мелькают сейчас на страницах журналов и книг, нам ни разу не встретились советы, касающиеся хранения личного архива (впрочем, и рекомендации относительно домашней библиотеки чаще всего почему-то рассчитаны приблизительно на то количество книг, которое необходимо восьмилетнему нормально развивающемуся ребенку), то надо надеяться, это дело времени…»

Чудакова писала не о дизайне (нетипичное для тех времен обращение к этому понятию, когда слово «дизайн» было совсем не таким ходовым, как сейчас), но любопытно, что тема обделенности дизайнерского воображения проскользнула в книге, посвященной проблемам сохранения памяти и работы с ней.

Время прошло, и справедливости ради надо сказать, что архивы (или их подобие) сейчас советуют хранить в органайзерах, коробках или специальных папках; что же касается книг, то они действительно мелькают в фотографиях интерьеров, но я бы сказала, что и для восьмилетнего ребенка их маловато…

Книги на этих фотографиях приятно разбавляют инсталляции из свечек, рамочек и пледов, оттеняя какой-то нужный элемент декора.

Между прочим, люди, всерьез занимающиеся каким-то делом, у дизайнеров не в чести до сих пор. Моя мама в свое время сетовала, что ни в одном журнале не может найти рекомендации, куда лучше поставить пианино. Не нахожу я их и сейчас (речь идет, конечно, не о синтезаторах).

Если, например, говорить о быте людей интеллектуального труда, то представить его без книжных полок или шкафов невозможно. Более того, он весь строится на книгах. И книг здесь много, иногда непропорционально много, так, что за ними не видно самих стен.

В этом случае приходится решать противоположную проблему: куда их ставить? Когда кончается место на полках и в шкафах, книги кладут на пол. Могу посоветовать тут только сложить их поинтереснее: лесенкой или елочкой.

«Храм уединенного размышления»

В романе Айрис Мердок «Черный принц», который я читала в подростковом возрасте, было многих волнующих деталей. Во-первых, там говорилось о гомосексуальности Шекспира, во-вторых, главная героиня покупала лиловые сапожки, а в-третьих, я впервые услышала про «яму для разговоров».

Это было еще похлеще Шекспира.

Немолодой герой интересовался, где сейчас девушка, в которую он влюблен.

«Она сейчас у одной молодой пары, они копают яму для разговоров у себя в саду», — отвечают ему.

Однако он, как и читатель, не знает, что это такое.

«– Что копают?
– яму для разговоров.
Что такое яма для разговоров?
…
– Это углубление, куда кладут подушки, садятся и разговаривают.
– Зачем?
– Просто так»

Герой книги лишь удивился, что молодежь занимается такими странными вещами, я же отнеслась к этому почти болезненно. «Яма для разговоров» высвечивала несуществующую у нас категорию приватности.

Такого места — где можно было бы спрятаться от всех, подумать, поразмышлять, уединиться — отчаянно не хватало. Больше всего меня огорчало то, что люди даже не понимали, зачем нужны такие места.

А еще раньше я прочитала про Пеппи Длинныйчулок, которая была та еще бунтарка. Она придумала себе для уединения и тайны не яму, а дупло в дубе:

«Пеппи говорила, что это самый прекрасный дуб на свете, потому что на нем растет лимонад. И правда, всякий раз, когда ребята залезали на дерево, они находили в дупле три бутылки лимонада, которые словно их ждали. Томми и Анника никак не могли понять, куда же девались пустые бутылки, но Пеппи уверяла, что они засыхают и падают на землю, как осенние листья»

Пеппи вообще понимала о жизни что-то важное.

«Передвижная выставка»

У всех, наверное, есть вещи, которые могут быть тематически объединены. Причем многие из них спрятаны, и никто никогда их не видит. Можно придумать выставку и достать вещи «из запасников», как в музее. Пусть постоят некоторое время.

Близка к этому и идея тематического уголка.

В одной квартире есть шахматный столик с часами. Хозяин не только писатель, но и шахматист. До недавнего времени там стояли шахматные фигурки, теперь на черно-белых клетках лежат бумаги с записями.

У меня есть уголок с виниловыми пластинками, объединенными одной темой, уголок, посвященный советскому кино. Есть пара сквозных линий — старые вышитые салфетки и литовская посуда.

Для таких пунктирных линий можно использовать музыкальный термин «контрапункт».

Enchantment under the sea

Названием этой дискотеки из фильма «Назад в будущее» (на русский переводили то «Морское упоение», то «На дне морском») предлагаю именовать процессы, связанные с восстановлением и нормализацией прошлого. Если Джордж не поцелует Лорейн, Марти не родится.

Освоив принципы культурологического ремонта, мы можем залатать все дыры, разобраться с недовольством, обидами, старыми ранами, убрать ненужные воспоминания и даже реализовать несбывшиеся мечты.

Без концепции

Впрочем, некоторые славные квартиры вполне обходятся без концепции. Сама такую знаю. Хотя стиль этой квартиры так часто менялся, что и сам процесс впору уже назвать концепцией.

Квартира много раз переделывалась — то улавливая модные веяния и избыточно увлекаясь чем-то однообразным, то поддаваясь на уловки девяностых, то избавляясь от надоевшего.

Чего только тут не было в разные времена!

И кухонный уголок, отрада позднесоветского прагматизма, и зеркало в нише, и шоколадная плитка «кабанчик», и салатовые пластмассовые полочки эпохи индивидуальной трудовой деятельности, и рыжеватая мягкая мебель, купленная с наценкой, и гэдээровская стенка, найденная по объявлению какого-то дипломата, собравшегося навсегда покинуть родину.

На какое-то время застряла там и белесая псевдомодная мебель из ДСП эпохи первоначального накопления, неловко скрывавшая свою опилочную сущность, и штапельные занавески, и тюль, и много чего еще.

Все это колыхалось волнами и смывалось другими вещами, потом и другие исчезали, пока не приплыли к выкинутому кем-то полированному столу и чешским стульям с разодранными сиденьями. Наконец, в квартире появилось низкое полированное кресло, обитое гобеленовой материей, торшер с розовым абажуром и треугольный журнальный столик, и хозяева вздохнули спокойно.

Мой дом — мой театр

Есть такое театральное понятие: выгородка. Когда хотят проверить эскиз или макет декорации, то выстраивают его на сцене в натуральную величину. Берут либо части старых декораций, либо ширмы — главное, точно воспроизвести декорацию будущего спектакля. С помощью выгородки режиссер и актеры уточняют ракурсы, видимость, мизансцены, масштаб. Что-то меняют, убирают, добавляют, потом уже строят настоящую декорацию.

Мысли о выгородке могут облегчить задачу: что если не относиться к квартире всерьез, и пока дело не дошло до настоящих декораций, построить макет? Ощущение выгородки не оставляло меня в некоторых европейских квартирах: слишком хлипко и несолидно выглядели иные конструкции и интерьеры.

Анри Лефевр больше всего ценил в повседневности возможность приключения.

В одной квартире на долгие годы застрял плетенный диванчик, которому самое место в постановке какой-нибудь чеховской пьесы (на отечественной сцене второй век уверены, что без плетенной мебели и белых костюмов Чехова поставить невозможно).

Этот диванчик должен был куда-то уехать и уступить место более серьезному собрату, но так никуда и не переместился. Странный предмет в городской квартире.

Есть у меня в памяти и другой пример: раскладушка, которую всё собирались, но так и не успели заменить кроватью.

В старших классах, побывав в Мисхоре, я насыпала в своей комнате камней, положила на пол полосатое полотенце, поставила зонтик и некоторое время существовала на пляже, стоически перенося насмешки близких.

Конечно, мало кто согласится жить на подмостках. К большому сожалению, должно быть не только стильно, но и удобно (театральная мебель непрочная, а театральные двери не закрываются). Но хоть где-то оставьте эту возможность. Пусть от квартиры не веет дыханием вечности, как от старых кулис. Нет декораций — поставьте выгородку.

«Ставь прожектора, чтоб рампа не померкла. Крути, чтобы действие мчало, а не текло. Театр, не отображающее зеркало, а — увеличивающее стекло», писал Маяковский в лозунгах к пьесе «Баня».

Увеличивайте, акцентируйте, выпячивайте.

Приятно хоть где-то почувствовать себя режиссером.